Ты производишь впечатление человека мягкого и насквозь позитивного. Такой образ хочется разбавить жирной кляксой!

Я действительно мягкий, достаточно компромиссный человек. Я не боец, я сделан из другого теста. Видимо, всё это влияние моих родителей, результат воспитания. В семьях, где родители работают на эстраде, всегда было принято так: на виду должно оставаться только хорошее и правильное. А неурядицы, в том числе бытовые, семейные или творческие, — строго за кадром.

Сейчас в шоу-бизнесе всё ровным счетом наоборот. Некоторые твои коллеги специально провоцируют скандалы, чтобы оставаться на слуху.

Совершенно верно. Ты не забывай, Вадим, я воспитывался в 70–80-е, у меня совсем другая, старая школа. Я, например, как и Иосиф Давыдович Кобзон, перед выступлением никогда не сяду в концертном костюме на стул, понимаешь? Буду стоять столько, сколько нужно, пока не выйду на сцену.

Помню, как в 1995 году, во время музыкального фестиваля в Португалии, ты сел за рояль в ресторане и неожиданно для многих, и для меня в том числе, блистательно исполнил несколько классических произведений. Я спросил тогда, почему ты не выступаешь как классический пианист. «Зрители от меня ждут другого», — был твой ответ. Ты ведь довольно долго жил с этим ощущением...

Да я до сих пор с ним живу. Действительно, как эстрадный бренд я давно сформировался, а мои классические проекты сегодня понемногу находят поддержку у слушателей. Я стал своего рода связующим мостиком между музыкой эстрадной и классической. Играю классическую музыку для людей, которые вообще не знают, что такое консерватория. И продолжаю сочинять: у меня достаточно много произведений, написанных для большого симфонического оркестра.

Но такой музыке трудно пробиться к широкой аудитории.

Очень тяжело! Непонятно, как сделать так, чтобы люди эту музыку услышали, ведь отработанного механизма доставки пока не существует.

Ты уже достаточно взрослый человек, но многие по-прежнему называют тебя Димой, а не Дмитрием. Возможно, причина в том, что внешне ты не изменился за эти годы — по-прежнему выглядишь очень молодо. Мне кажется, это потому, что ты сторонишься суеты, бережно относишься к собственной энергетике.

В последнее время я много читаю духовной литературы, пытаюсь настраивать себя на нужную волну. Что такое, в сущности, молитвы и медитации? Это определенный способ для человека правильно настроиться на окружающую действительность, с ее стрессами, неприятными и приятными новостями. Мне в этом помогли книги Сергея Николаевича Лазарева — серия, которая называется «Диагностика кармы».

А когда у тебя появилась потребность в медитации?

Думаю, это случилось, когда мне было лет тридцать — тридцать пять. В тот момент у меня был переломный период, тогда же я стал очень сильно интересоваться живописью, притом что до того времени ее в моей жизни вообще не было. И сегодня, бывая в разных городах нашей страны, я обязательно захожу в художественные музеи.

Сам рисуешь?

Нет. Дело в том, что я левша. Меня переучивали, заставляли писать правой рукой. В итоге у меня ничего не получается хорошо делать правой рукой. А вот моя дочка Стёша рисует.

Насчет левши — интересный штрих. Теперь о другом. Скажи, зачем в свое время ты пошел учиться в консерваторию? Ведь у тебя в тот момент уже была сумасшедшая популярность на эстраде.

Родители талдычили: «Обязательно нужно, чтобы ты поступил в консерваторию».

Для чего? Они же понимали, что твой путь — эстрада.

Нет, как раз не понимали. Они хотели, чтобы я был классическим музыкантом. В определенный момент я и сам зажегся этим, взыграл юношеский максимализм. Кроме того, тогда мой успех на эстраде только начинался, куда это могло вынести меня, было непонятно. Потом, оказавшись на пике успеха, я мог сам выбирать, в какой город хочу поехать, сколько концертов давать, в каком дворце спорта выступать. И мне казалось, что так будет всегда. А когда через три года это вдруг закончилось…

Сколько лет тебе тогда было?

Двадцать два года. Это было серьезное испытание. В тот момент жизнь подкинула мне козырь: я встретился с Леной, которая стала моей женой. Она меня отвлекла от мучительных переживаний. Мы начали вместе строить жизнь, решили вопрос с квартирой, стали ездить за границу. Еще за один козырь, который мне дала в тот момент судьба, я благодарен Кристине Орбакайте. Она познакомила меня с режиссером Александром Прошкиным, и он сделал мне предложение сняться в главной роли в фильме «Увидеть Париж и умереть». А потом я сам выправил ситуацию. У меня появились песни «Иди ко мне», «Нет, ты не для меня», благодаря которым началась вторая волна популярности.

До всех этих прекрасных «волн» было дет­ство. У родителей наверняка не было с тобой никаких проблем, я правильно понимаю?

Глобальных проблем, надеюсь, я им не создавал. Я был гармонично развивающимся парнем.

И совсем не дворовым, да?

Нет. У меня все-таки домашнее воспитание. А вот Володя Пресняков был предоставлен самому себе. Он был более свободный, отвязный. Мы с ним дружили. Володя надо мной немного издевался, называл меня «интеллигентишкой». Он меня старше на пару лет, а в детстве эта разница в возрасте ощутима. Мне очень приятно, что в последнее время мы с Пресняковым снова сблизились. Вместе сочинили песню, которую посвятили нашим родителям. Она называется «Мой отец».

Дима, ты никогда не менял прическу. Почему такой консерватизм?

Дело в том, что короткая прическа мне не очень идет.

Откуда ты знаешь? Ты что, пробовал подстричься?

Ну да, мне не хватает ярости масс. (Улыбается.) Как говорится, от добра добра не ищут. Вот если бы съемки в каком-то хорошем кино подвернулись и надо было бы перевоплотиться, тогда я бы попробовал.

Неужели подстригся бы наголо?

А что, это даже интересно!

И жена не будет против?

Не будет. Семейные отношения предполагают компромиссы. Но давить на меня сильно нельзя, могу и взбрыкнуть.

Бывает такое?

Бывает.

Мне кажется, Лена — женщина с сильным характером, а ты все-таки считаешь себя мягким. В этом есть определенный баланс. Но мягкость может развить склонность к инфантилизму. Ведь рядом человек, который всегда поможет, всё разрулит…

В моем случае если инфантильность и была, то в последние годы она исчезла в силу объективных причин. С годами у меня накопился жизненный опыт, я стал взрослым мужчиной…

…с чем тебя и поздравляю! Ну а с Леной у вас такой прочный союз — ощущение, что вы вместе всю жизнь. Давно хотел спросить, как вы познакомились? Ты из мира музыки, а она, насколько я знаю, к музыке никакого отношения не имела.

Это интересная история. Начало 90-х, один товарищ взял у меня в долг крупную по тому времени сумму денег и долго не отдавал. Кстати, на том примере я убедился в справедливости слов: «Если хочешь потерять друга, дай ему денег взаймы». Так вот, этот приятель долго не мог отдать мне долг. Скользкий оказался человек. А тут мне срочно понадобились деньги. Я несколько раз приезжал к нему домой, ждал его, но безрезультатно. Его красавица жена взяла на себя роль буфера в переговорах. И вот в один из моих приездов мы с ней сидели в ожидании возвращения ее мужа. От нечего делать я стал рассматривать в альбоме фотографии, на одной из которых увидел красивую девушку. Спросил, кто она. «Ее зовут Лена, но она недоступная», — рассказала жена товарища. Говорю: «Ну а как-то познакомиться с ней можно?» Видимо, она чувствовала себя передо мной виноватой, поэтому пообещала позвонить Лене и рассказать обо мне. Когда Лена оказалась проездом в России, я пригласил их обеих на концерт в «Лужники». Как сейчас помню: это было 21 марта, в день весеннего равноденствия. После концерта я должен был поехать на урок в консерваторию, поэтому мы договорились встретиться вечером в ресторане. Это был самый модный на тот момент ресторан в Москве — «ТренМос» на Комсомольском проспекте. Я подарил Лене цветы, завязалась дружба...

Все-таки жизнь полна парадоксов. Если бы приятель не задолжал тебе денег, ты бы упустил свою судьбу! Кстати, как твои родители отнеслись к тому, что в 22 года ты собрался жениться?

А я не собирался сразу жениться, мы просто начали встречаться. До этого я три года встречался с Наташей Ветлицкой. Мы оба были эгоистичными людьми из творческой среды, таким вместе ужиться очень трудно. В какой-то момент Наташа поняла, что ей нужен другой мужчина — не такой зацикленный на себе. Она дала мне это понять и в итоге вынудила меня поставить в наших отношениях точку. Наташа была яркой, талантливой девушкой. После нашего разрыва ее творчество пошло вверх. Песня «Мне моя душа на исходе дня пропоет о том, что любовь прошла», которую я написал для Наташи, получилась немного автобиографичной.

С Ветлицкой вы с тех пор не общаетесь?

Я встречал ее пару раз…

А с Леной вы женаты 21 год. Значительный срок.

Это так. Все эти годы Лена для меня не только любимая женщина, но и самый близкий человек и верный помощник. Не могу сказать, что всё в нашей жизни было гладко. Главное — сохранять в отношениях стратегическую линию: чтобы были любовь и уважение, снисходительность и всепрощение по отношению друг к другу.

Твои родители вместе уже 45 лет, а мои даже золотую свадьбу отметили.

Сегодня очень мало осталось таких семей, как у наших родителей. Люди стали другими. Мой папа до сих пор очень романтичный — он человек невероятной скромности, застенчивости, искренности и порядочности. Знаешь, он же священником хотел стать. В папе есть какая-то невероятная чистота. И вот еще один парадокс: жизнь заставила его стать менеджером. А он мухи не обидит, он не может принять жесткое решение, он всего стесняется. Я человек скромный, но это скромность нашего времени. Все-таки я пожестче папы.

Дима, чем ты себя порадуешь к 25-летнему творческому юбилею?

В первую очередь это новый альбом, потому что артист хорош настолько, насколько хорош его последний хит. Сейчас мы с тобой договорим, и я поеду в студию. Хочу, чтобы новые песни получились свежими, красивыми, хитовыми. А еще весь этот год я посвятил своему проекту «Уроки музыки»: езжу по стране, знакомлю детей с классической музыкой. Сорок уроков уже провел, еще пятнадцать-двадцать планирую на осень.

Отлично! Скажи, какая самая большая пере­оценка ценностей случилась в твоей жизни? С чем она была связана?

Трудный вопрос. Христос говорил: «Всё, что вы сделали людям, вы сделали мне». Я запомнил эти слова. Я понимаю: если я кого-то обижаю, то этим поступком обижаю Господа, а следовательно, грешу. Осознание высокой нравственной стоимости поступков — то, что отличает меня сегодняшнего от меня в юности.

А получается никого не обижать?

Нет. Как правило, больше всего обижаешь близких людей. Но я как-то стараюсь делать это меньше. Слышал одно мудрое изречение: «Каждое состояние, в котором мы находимся, — это мысль. Не нравится состояние — измени мысли». Чем больше я читаю философов прошлого, тем больше понимаю, что не нужно ничего идеализировать или излишне сильно стремиться к чему-либо. Ведь в этом случае вы становитесь заложником своего стремления. Каждый человек — это часть Бога, не нужно стремиться быть похожим на другого, надо оставаться собой. В этом твоя ценность. Как говорится, будь самим собой — остальные роли уже заняты.